Виктор ДАВЫДОВ

После окончания горнопромышленного училища меня вместе с двумя товарищами направили работать на шахту "Коксовая" им. Сталина. Здесь мы, новоиспеченные специалисты по ремонту промышленного оборудования, стали слесарями - чего бы выдумали? Самых обыкновенных вагонеток! Металлическая емкость на четырех колесах. Никакой сложности - не сравнить с токарным или сверлильным станком, которые ремонтировали во время прохождения производственной практики на "Электромашине".

Некоторое время роптали, пошли в горком комсомола. Нас выслушали и направили в комитет комсомола шахты с гневным распоряжением: "Разобраться!"

Незамедлительно были сделаны выводы, в отделе кадров в наших учетных карточках появилась запись о переводе из кузницы в мехцех. Об этом отрапортовали в горком, а нам почему-то не сообщили. Так и продолжали работать в кузнице транспорта. Где вскорости даже понравилось, потому что коллектив здесь был исключительно благожелательный к нам, 16-ти летним подростками.

Мы быстро переняли основы кузнечного дела, электросварки, что в дальнейшей жизни очень пригодилось.

До сих пор с почтением вспоминаю кузнеца Якова Ивановича Ремпеля. Как ловко он управлялся с поковкой, раскаленным добела куском железа, который в его руках претерпевал чудесное превращение.

Мы стремились поработать с ним в паре, исполняя роль молотобойцев. В руках Якова Ивановича молоток, словно дирижерская палочка, танцует по поковке, указывая место, куда следует нанести очередной удар кувалдой. В памяти и сейчас звучит тот кузнечный перезвон молотка и двух кувалд: тум-та-та-тум...

Молотобойцем стать не так-то просто. Тренировка требуется, особенно когда одновременно работает два-три молотобойца. Здесь чувство ритма необходимо соблюдать: пока кувалда одного опускается на поковку, друга кувалда находится высоко над головой, ровно на полпути к завершению удара.

...Перевернув подъемным краном очередную вагонетку для ремонта, сняли колесо с рассыпавшимися подшипниками. Гера говорит:

- А что, парни, мы уже семь вагонеток отремонтировали - рекорд! Пора и перекурить! Пойдемте на свежий воздух!

Напротив кузницы тянутся высоченные галереи обогатительной фабрики на металлических эстакадах. Нависли над железнодорожными путями. Железнодорожные вагоны, проходя под ними, загружаются углем.

Высоко-высоко, в безоблочно-синем небе, мечутся стрижи, пронзая стрелой воздушное пространство.

- А вы знаете, - говорит наш старший товарищ Павел Батин, -что здесь, под самой крышей галереи находятся гнезда стрижей? Хотите посмотреть?

По железным распорам, без особого труда, поднялись. Действительно, под самой крышей из шифера слеплено множество стрижиных гнезд. Рядом со мной, со всего маху, ноготками своих лапок ловко цепляется к гнезду стриж и удивленно посматривает на нас бусинами глаз: "Это еще что за существа!". Здесь, на высоте, где их практически никто не тревожит, мы для них, очевидно, представляемся чем-то нереальным.

- Возьмем с собой? - спрашиваю. -Покажем в кузнице!

- Может, не стоит тревожить?

- Да что с ним случится?! Мы же сразу отпустим!

Стриж даже не делает попытки отодвинуться от моей руки, только непонимающе крутит головкой во все стороны.

В кузнице отпускаем птицу на пол и ожидаем, что она сразу полетит. Но стриж распростер крылья и беспомощно, отчаянно бьет ими о землю. Размах крыльев очень велик, раза в, два больше длины его туловища. И получается, что на своих коротеньких лапках он практически лежит на полу и безуспешно пытается создать под крыльями воздушную подушку, необходимую для взлета.

Яков Ремпель укоризненно смотрит на нас:

-И что же это вы над божьей тварью изгаляетесь! Стриж создан для полета и никогда в своей жизни не садится на землю!

Он подкинул стрижа и тот, словно молния, мелькнул в проеме дверей кузницы, взмыл вверх и тут же затерялся высоко в небе. В стае своих сородичей.

Возвращаемся к опрокинутой вагонетке и прикидываем, как снять с оси

обойму подшипника, врезавшуюся в шейку вала. Можно разрезать сварочным аппаратом, но тогда испортим поверхность вала. Решили расколоть, как делали и раньше, с помощью кувалды.

Наставляю на обойму кузнечное зубило, насаженное, на длинной деревянной ручке, специально для этой цели затупленное. Гера бьет кувалдой. Он бьет мастерски, как опытный молотобоец, со всего размаха, с оттяжкой. Удар за ударом. Иногда зубило, после удара соскальзывает с обоймы, и я тут же возвращаю его на место.

И вдруг происходит непонятное. Такое ощущение, что при ударе кувалды кузнечное зубило своей рукояткой ударило меня в живот. Почувствовал себя нехорошо, охватила слабость.

- Что с тобой? - встревожился Гера.

Я приподнял рубаху, увидел совсем небольшую ранку и каплю крови:

- Кажется, ранило меня... К нам спешит Яков Иванович:

- Ну, что случилось, стрижата?

Заботливо подхватывает под руки, уводит на скамейку. Принес аптечку, протер виски нашатырем.

Оказывается, обойма подшипника от мощного удара раскололась, один осколочек, словно пуля, пробил брюшную стенку. А какие повреждения на* творил внутри, выяснится только в больнице.

...Через полтора месяца вновь появился в кузнице. Какое-то время работать кувалдой опасаюсь. Яков Иванович ободряюще говорит: