Я, алё! - сказал мне в трубку очень знакомый голос. - Ну и чего ты выделываешься, Танька? - спросила я. - Ты же не знаешь, кто звонит, а "якаешь". Может быть, это не тебе, а мужу или сыну. Трубка три секунды помолчала и несколько растерянно произнесла: - Да это не Таня, это Валя. Валентина! Вот почему мне знаком этот голос. Родная сестра Татьяны, моей давней подруги, с которой мы хоть и видимся редко, но перезваниваемся чуть ли не каждый день. И это "Я, але" означало в переводе с немецкого на русский: "Да, алло". Девять лет назад Валя со своим мужем, немцем по национальности, уехала в Германию. Ехала плача и рыдая, поскольку в Киселевске, где они жили, оставалась ее любимая работа учительницы и огромный, выстроенный их руками и выстраданный сердцами дом, который ввиду спешного отъезда пришлось продать за бесценок. Провожали их до самой до Москвы. В поезде она то плакала, то смеялась. Смеялась потому, что подвыпивший брат мужа рассказывал анекдоты, стараясь подбодрить ее. Плакала потому, что на Родине оставались у нее мать с отцом, брат и две сестры. Прошло три года. И они приехали всей семьей, с двумя сыновьями, в гости. Привезли колбаски из колбасной страны, гостинцев, подарков всем. Мать с отцом тогда еще были живы. "Немцы", кроме всего прочего, привезли видеокассету, где был записан их быт. - Вот здесь наша кухня, -с экрана телевизора рассказывала Валя. Камера переходила из комнаты в комнату, не слишком шикарно по русским меркам, но по западным удобно обставленными. Потом она остановилась на туалетной комнате, где в это время писал младший сын. А далее - на бытовой, где стояли две стиральные машины-автоматы. Для чего две - так никто и не понял, а спросить, не зная немецких правил, постеснялись. Спросили Валю, чем же она там занимается. Валентина сказала, что все эти удобства для них, "русских немцев", предоставило правительство Германии. А сама она работает на трех работах - успевает мыть посуду в частном кафе и делать протирку в двух домах. Муж - на каком-то производстве. Сыновья учатся. И все они вчетвером учат немецкий язык. Прошло еще несколько лет. Фрау Валентина приехала снова в гости на Родину. За это время произошло много событий - и хороших, и печальных. Муж ее, и раньше бывший под пятой у Бахуса, на чужбине спился окончательно, и они расстались. Сыновья к этому времени уже повзрослели и стали работать. Отсутствие главы семьи не сказалось на упадке их семейного бюджета, скорее, наоборот. К тому же, старший сын работал на бойне, и кроме причитающегося ему жалования каждый день приносил домой кусок мяса - не ворованного, хозяин сам давал в конце дня. Валентина по-прежнему занимается протиркой, и чем медленнее она это делает, тем лучше, потому что оплата идет не за количество сделанной работы, а за время, на нее потраченное. Но муж вдруг остепенился, только попросил ее помочь, поддержать. И жена повезла его в Польшу, к врачам. Вернулся он оттуда совсем другим человеком, будто бы сроду в рот не брал спиртного. Теперь и дом трехэтажный, и машина новая. - Валя, а помнишь, плакала, когда уезжала? Школу было жалко, дом свой? А сейчас как - жалеешь? - Нисколько. Меня моя работа сейчас устраивает. А про дом в Киселевске даже вспоминать не хочу -как представлю: таскать воду, уголь, топить печь... Теперь этого ничего не надо. И в Киселевск даже сейчас не поеду. Слукавила. Все равно съездила, посмотрела на свой выстраданный дом родной, встретилась с друзьями и соседями. Все-таки Родина не дает о себе забыть... Валентина приехала в Прокопьевск, когда ее родители уже покоились в земле. Ясное дело, не ближний свет. Кроме сестер и племянницы здесь в одном из общежитии одиноко живет ее дядя- коммунист. Втроем - гостья из Германии, ее сестра Татьяна и я - пошли его навестить. Они уже предполагали, какую увидят картину, поэтому взяли меня для поддержания духа. - Здравствуйте, а дядя Саша дома? - спросила Танюха у дежурной. - Да там он, - махнула та рукой куда-то вглубь коридора. В конце его около одной из дверей лежал неопределенных лет мужик в грязной-прегрязной одежонке и сморщенных кирзовых сапогах. Лужа под ним, наверное, давно остыла и вряд ли согревала его тощее тело. Надежда была только на очередную порцию для кратковременного сугрева. Фрау Валентина, элегантно одетая, благоухающая французскими духами, растерянно стояла над дядюшкой, издающим запах аммиака, и повторяла: - Дядя Саша, это я, Валя. Я приехала из Германии. Вы меня узнаете? Чтобы водворить его в комнату, нужен был ключ. Валя, засучив рукав своей шикарной куртки, залезла в карман его мокрых штанов и извлекла оттуда ключ и несколько мелких монте. - Вчера только пенсия была, - вздохнула дежурная, - а он каждый день просит у жильцов кусок хлеба или роется по помойкам, да еще матерится, что мало выбрасывают. - Дядь Саш, - умоляла Валя, - ну вставай же. Мы с тобой столько лет не виделись! В ответ - нечленораздельное мычание. Мы уже открыли дверь его комнаты, если эту грязную каморку, заваленную рваным тряпьем, можно было назвать комнатой. Он кстати, часто говорит, что ему как истинному коммунисту с жильем помог горком партии, сам Голубев. Но мы были в затруднении, как же завести его в эту коммунистическую хату. Из соседней комнаты выглянул парень и решил нам помочь, вероятно, используя проверенный способ: - Дядь Саш, хочешь выпить? Давай свой стакан. Дядька поднял голову, ошалело повел глазами вокруг, даже не остановив их на своей иностранной племяннице, и опять стукнулся затылком об пол. И мы, три гражданки - две российские и одна иностранка - волоком потащили Александра в его логово. По мокрому линолеуму он скользил легко, как на лыжах. Когда за ним захлопнулась дверь, племянница вздохнула - с грустью и облегчением. Представляю, какие чувства терзали ее душу. Может быть, она думала, что, будь у нее возможности, она, как и мужа, свозила бы дядю в Польшу. Прямо с подмоченным партбилетом. А, может быть, грустила о том, что вот и свиделись с родственником, а больше не увидятся никогда.Ведь не сумели же дождаться издалека свою дочку отец и мать. Накануне ее отъезда я позвонила Татьяне. - Я, але, - услышала знакомый, как будто Танькин, голос. Это была, конечно, фрау Валентина с ее несложным немецким. Мне хотелось с нею попрощаться. Она мне сказала: - Уезжаю с каменным сердцем. Пока раньше жила здесь, не замечала, насколько бедна наша Россия, насколько несчастны здесь люди. Мне жаль Татьяну - каким тяжелым трудом приходится ей создавать для семьи достаток. Кроме нее, другой сестры и племянницы меня здесь ничто не держит. А им я могу позвонить оттуда в любой день даже с телефона-автомата. Так что пора домой, в Германию. И я не посмела ее осудить. А за что? За отсутствие патриотизма? Но, в конце концов, "патриот" -слово нерусское.
